– Ну хочешь, я ножиками покидаюсь?
Вообще-то он шутил. Но Лео идея слишком поправилась. Его даже не остановило то, что Л'эрт практически не мог стоять из-за раны. Своим привыкшим выискивать потенциальные выгоды взглядом он видел, что незваный попутчик, даже будучи столь сильно ранен, проявляет чудеса ловкости. Для пробы он заставил вампира пожонглировать тремя старыми ножами, тупыми и ржавыми, вытащенными из завалов старого реквизита. Л'эрт намеренно провалил шоу. У него кружилась голова и чуть дрожали руки, и он не понимал, зачем ему надо еще и мучиться на подмостках.
К несчастью, Лео каким-то образом понял, что его пытаются надуть. Он дал ему ножики еще раз, пригрозив, что если тот опять начнет притворяться, он свяжет Л'эрта и самолично прикончит, избавив от мучений. Угроза была абсолютно бессмысленной, по Лео не мог знать этого. Вампир сначала хотел снова разозлить его и заставить выбросить прочь, но потом решил, что так ему будет еще сложнее восстановить силы – особенно с учетом того, что перемещаться самостоятельно он мог разве что ползком.
Л'эрту соорудили что-то вроде кресла на деревянных колесиках, каковое с видом царствующей королевы возила по сцене Алита. Девушка нарядилась в какой-то восточный костюм, состоявший из полупрозрачных шаровар и не менее прозрачной кофточки с низким вырезом. Л'эрт был уверен, что се формы привлекут куда больше внимания, чем его манипуляции с ножами. Он ошибся.
По непонятной ему причине, публике безумно нравилось, когда он подкидывал в воздух сразу с десяток лезвий, заставляя их вычерчивать в воздухе сложные фигуры, – и неизменно успевал ловить. Вампир никогда не думал, что просто слишком быстрая реакция может произвести такой фурор. Собственно, он никогда и не задавался вопросом, насколько именно его движения быстрее человеческих. Публика не видела, что его руки дрожат – перед глазами людей стояло только смазанное мелькание, когда он ловил ножи. Он не знал, что впервые за все существование труппы Лео увидел, как на помост кидают золото.
Окрыленный успехом своей идеи, Лео решил усложнить выступление. И Л'эрту пришлось не только жонглировать ножами, но и демонстрировать чудеса меткости по их метанию – сначала в раскрашенную под человека доску, а потом и в живых людей. А чуть погодя Лео обратил внимание, что Л'эрт, как правило, щурится от света, когда кидает ножи, и решил, что у того больные глаза. Он не мог знать, что хорошее освещение, необходимое для его лицедеев, вампиру только мешало. И Лео решил попробовать, что будет, если Л'эрт начнет выступать с закрытыми глазами. Вампиру было все равно: днем он ориентировался отнюдь не только по зрению. Тем более если мишень была живая, теплая и пахла кровью, смотреть на нее было совершенно необязательно.
Первоначально Лео хотел приглашать добровольцев из публики, но таковые находились крайне редко, и он нанял специального человека, игравшего роль мишени. Алита настойчиво рвалась сама поучаствовать в данной роли, но Лео не настолько был уверен в своем нежданном актере. И, в отличие от нее, он замечал, что с течением дней Л'эрту понемногу становится хуже. Медленно, почти незаметно, но все же состояние раненого ухудшалось. Он счел, что нанесенные тому раны оказались слишком серьезными, и пытался теперь вытянуть из Л'эрта все, что можно, пока тот окончательно не обессилел.
Состояние вампира действительно было прескверным. Собственных сил организма явно не хватало для залечивания нанесенных ран, а с питанием у него по-прежнему были проблемы: привычная способность к подавлению человеческой воли своим взглядом пропала, и пока что восстановить ее не получалось. Несколько раз ему удавалось приманить Алиту достаточно близко, чтобы пережать сонную артерию и, пока она пребывала в бессознательном состоянии, похитить у нее немного крови. Но получалось это настолько редко, что эти крохи не только не помогали ему выздороветь – они едва помогали избежать значимого ухудшения самочувствия. Вероятно, некий инстинкт самосохранения заставлял ее держать дистанцию. Она постоянно строила ему глазки, но на расстояние вытянутой руки приближалась крайне редко. Повязки она меняла ему либо на пару с отцом, либо с кем-то еще – а двоих одновременно вампир оглушать не рискнул.
Ему надо было срочно выбираться из этого замкнутого круга, но он никак не мог придумать способ. Еще чуть-чуть – и ему придется либо все-таки героически умереть, либо снова звать Клиастро. Причем с учетом их последней ссоры, второй вариант, скорее всего, тоже приведет к смерти. В общем перспективы были просто замечательные.
Керри задумчиво смотрела на свое отражение в зеркале. С зеркалами у нее были постоянные проблемы: она то отражалась в них, то не отражалась совсем, а то видела какую-то непонятную муть, очень отдаленно напоминавшую человеческий силуэт. Отчего зависело, что она в очередной раз увидит в зеркале, она так и не поняла. Сначала думала, что на это влияет степень ее голода, но предположение оказалось ошибочным. Под различными благовидными предлогами зеркала пришлось убирать из тех помещений, где она могла находиться не одна: чтобы случайно не испугать окружающих.
На сей раз отражение было вполне обычным, даже веснушки присутствовали. Она расстроенно потерла пальцем нос. Если уж она вампир, почему не стала красавицей? Ведь вампирам положено после смерти очаровывать одним своим видом. Л'эрт же красивый. Почему же она нет? Она еще раз дотронулась до веснушек. Ну кого можно очаровать с этими дурацкими пятнами на носу?